Виктор Сухоруков: И вот упал на сцене перед самым поклоном, кричу — «Я сломал руку!» А зрители

Действие первое, тревожное.

«…А все думали, что я импровизирую»

Пьесописатель (занудно, несколько нудновато):

— …Виктор Иванович, мы привыкли к тому, что вы всегда предупреждаете своих поклонников, где вы снимаетесь, что играете. И вдруг, раз – в театре спектакли с вами поснимали на весь апрель. Что с Сухоруковым произошло?

Герой (торжественно-назидательно):

— Вот видите, господин Рублевский, я вам буду комментировать только для того, чтобы подтвердить чистоту свободы слова. Что я имею в виду? Я говорю: свобода слова – согласен, пусть будет свобода слова. Но даже у свободы слова есть один главный запрет. Спросите – какой?

П. — Какой? Вот спрашиваю… Сейчас подумают, что мы с вами отрепетировали заранее.

Г. — Не важно.

П. — Какой же запрет, Виктор Иванович, есть у свободы слова?

Г. — Не ври! Не врать! Вот тогда это будет свобода слова. А то у нас как понимают свободу слова – чего хочу, то и говорю, на все имею право. А потом: «Я неправильно понял, меня неправильно информировали, а я не знал, а мне сорока принесла на хвосте, мне позвонили, а я услышал…» и так далее.

Что касается «недоразумения с Сухоруковым». Вот сейчас вам будет чистая свобода слова. То есть чистота информации, чтобы не было никаких кривотолков и чтобы никаких законов я производственных не нарушил.

П. (кричит даже истерично, радостно!) — Я включаю все диктофоны, все микрофоны радио «Комсомольская правда». В эфире любимец наших читателей, который даже однажды газету «Комсомольская правда» продавал,

Г. — Было дело, да. Я в вашем фартуке был на передовице.

Дело в том, что 4-го числа я играл спектакль в театре Моссовета, где я ведущий мастер сцены, у меня там большой серьезный репертуар. Я играл одну из главных ролей. И за минуту до поклонов я перепрыгиваю валик ковровой дорожки.

Конечно, дорогой друг Рублевский, видимо, я был в ударе, или, может быть, я был в каком-то кураже. Сидело много гостей в зрительном зале, может быть, я, действительно, перед кем-то бесновался. Но спектакль шел очень красиво, виртуозно, качественно.

П. — Напомним, что это за спектакль.

Г. — Это спектакль под названием «Встречайте, мы уходим». Французская пьеса. Я играю там одну из главных ролей – пожилого дядьку, который к концу спектакля молодеет.

Я прыгаю через этот валик, падаю. И еще успеваю подумать: ну вот, упал, сейчас надо будет объяснять, почему я упал. Потому что я упал не по пьесе, не по драматургии.

Поворачиваюсь на правое плечо, вскидываю вверх левую руку, а она у меня падает вниз. И я не могу понять: ни страха, ни боли, ни ужаса.

Какое-то удивление – ой, а куда это рука упала?

Она повисла у меня «на чулке». Я ее хватаю, пытаюсь снова куда-то вставить, поправить. И чувствую, что под белой рубашкой у меня пустота.

И тут я закричал. У меня вылетела рука из локтя. И повисла. Я закричал. А зрителей – полный зал, все смотрят, финал. И я кричу: «У меня улетела рука!» Все: ха-ха-ха! И я понимаю в это мгновение, что они меня всерьез не воспринимают.

Тогда я поправляю себя и кричу: «Я сломал руку!» А зрительный зал опять: ха-ха-ха. И главное – актеры не верят. В конце концов я закричал, завопил: «Я не шучу, это не игра, я сломал руку! Врача! «Скорую помощь!»

И тут молодые актеры поняли, окружили меня. Андрей Шарков, который играл моего напарника, закричал: «Галя, закрывай занавес!» А она: «Чего закрывай занавес? Это он опять импровизирует».

П. (с видом, будто бы произносит что-то умное) — Сухоруков же!

Г.— «Опять чего-то придумал».

Вы не поверите, в этот момент пробежало в моем сознании так много мыслей, на такой скорости, что, когда я стал об этом вспоминать уже в Институте Склифосовского в больничной палате, я не мог понять, как это может быть в человеческом сознании.

В эту секунду я подумал: руку мне отрежут, карьера под откос, судьба завершает свою историю на этой планете. Вот так.

И в результате я в это же мгновение думаю: ну как же, зрители не досмотрят до конца спектакль. Я нарушаю все расписание репертуарной политики. А как же мои поездки в Петербург? А как же спектакль «Старший сын»? А он коммерческий. И что скажет публика?

Это был ужас. Тем не менее, когда я взял руку сломанную в объятья, меня ребята посадили на станок, вызвали «скорую», я понял, что у меня начнется сейчас другая жизнь, которой я уже руководить не смогу.

Действие второе, активное. С неожиданными элементами удивления и восторга.

«Очнулся… Гипс!»

Г. — Часть вторая, Саша Рублевский, запомните!

П. — Давайте так и объявим: Сухоруков о сломанной руке. Часть вторая. Здесь музыка будет.

Г. — Да как хотите! Дело в том, что меня везут в Институт Склифосовского. И я делаю вам заявление…

ОФИЦИАЛЬНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ СУХОРУКОВА, ГЕРОЯ!

(ну, очень воодушевленно, хорошо поставленным голосом) — Граждане россияне! У нас не врачи – боги. Я впервые в жизни получаю такую травму. И я впервые в жизни попадаю в Институт Склифосовского как пациент. Со мной было такое обращение! Врачи со мной разговаривали — как священники. Они сделали мне снимок, тут же УЗИ, отвели меня в комнату, сделали тут же операцию, наркоз, поправили руку, наложили гипс.

И положили меня в очень уютную, хорошую, чистую палату, в которой я и пробыл где-то четыре дня.

Они сказали: конечно, вы можете ехать домой, но желательно, если бы вы остались в Склифосовского под нашим наблюдением.

И я сказал: остаюсь. И они засмеялись.

Я говорю: «А почему вы смеетесь?» Они говорят: обычно ваш брат бегом-бегом домой, а вы как-то легко согласились. Я говорю: «Ни фига себе, я руку теряю, я еще буду тут условия ставить». И в результате я пробыл некоторое время в Институте Склифосовского.

Официальное заявление Сухорукова завершается…

Между Героем и Пьесописателем (очень тихо, как бы шепотом, происходит далее такой секретный разговор)

Г. — Я могу, Сань, конечно, этих врачей пофамильно, поименно назвать.

П. — Давайте.

Г.- Мне надо тогда тетрадочку вытащить.

П.- Вытаскивайте.

Г. — Вы думаете?

П. — Я в этом уверен. Сухоруков – друг «Комсомолки», вам все разрешено.

Г. — Спасибо. (дальше — снова на полную громкость)

И вот мой лечащий врач Сувалян Микаэл Аветисович. А ведь его отец тоже потомственный травматолог. Уникальный врач. Такого отношения к больному я давно не замечал.

Мало того, конечно, я сам настоял, чтобы они мне дали свои координаты. Потому что, когда наступят хорошие времена, я обязательно поведу их на свои спектакли, приглашу их с друзьями, с женами, подругами или с кем они хотят. Потому что это очень важно для меня, по крайней мере, такого отношения я давно не видел.

П. — (настойчиво) Еще давайте фамилии. Я все напечатаю.

Г. — Правда? (недоверчиво) Я просто тетрадку открываю. Богацкий Григорий Владимирович. Сошников Дмитрий Юрьевич. Маматов Евгений Алексеевич. Вот эти богатыри меня приводили в порядок.

А руку вправлял как раз Григорий Владимирович Богацкий. И так гипнотизированно, так чувственно, так профессионально, что на всю жизнь я запомню. И в результате они меня выписали уже домой, я приехал, в травмпункт моего района я себя зарегистрировал. Но это было уже давно, можно сказать.

Сегодня у меня гипс снят. Я на больничном.

(пауза)

Конечно, весь апрель спектакли играть не могу. Потому что спектакли все буйные, энергичные, подвижные.

Я на сцене просто так не сижу.

(снова пауза)

И, конечно, я сделал вывод: что сегодня мною руководит? Только страх. Оказывается, я просто не знаю, как рука будет себя вести. Сегодня нет боли, нет никакого дискомфорта физического. Только страх, что же теперь с этой рукой будет в дальнейшем.

Потому что это в моей жизни впервые. Даже сестра Галя говорит: надо же, у нас в роду сроду никто руки не ломал. Я говорю: так и я не ломал. Я упал, наверное, может, я собственным телом ее и вытолкнул из этого локтя. Вот такая была история.

Сегодня я отменил спектакли, потому что мне надо приводить ее в порядок. Мне назначили лечебную физкультуру, мази, кремы и покой. Но покой нам только снится! Но тут вынужден я сидеть дома и отращивать живот, что меня огорчает. Встаю на весы, а там килограммы нарастают. Кошмар?

П. — (ну, очень сочувственно) Что вам принести? Яблоки?

Действие третье. Оптимистичное.

«Это — по-соседски, по-людски»

Г.- Часть третья.

П.- Музыка.

Г. — «Комсомолка» в лице Гамова-Рублевского предлагает мне яблоки!

А я вам рассказываю. Приезжаю я домой. И, видимо, в окно меня соседи с верхнего этажа, интересные, солидные ученые люди – муж с женой, Людмила и Станислав, они, видимо, заметили, что я вернулся домой. Вдруг звонок в дверь. Я открываю – стоят Людмила и Станислав и держат кастрюльку с овощным супом.

П. — (восхищенно) Класс!

Г. — Ага. Они меня навещали почти каждый день. Просто для поддержки, для разговора. И она иногда приносила то тыквенный супчик, то котлетки. Это по-соседски.

А так, я замечу, эта беда со мной, если можно ее назвать бедой, она продемонстрировала мне отношение людей ко мне. Потому что очень много я испытал и добра, и внимания, и уважения, и сочувствия, и желания мне помочь.

Меня это очень и очень сильно поддержало. И как-то я на это обратил внимание. Был приятно удивлен. Поэтому мне ваши яблоки не нужны!

П. — Как?

Г. — Потому что, когда я уезжал из Склифосовского, они натаскали мне столько еды, что я сказал: что я с этим делать буду? Вы что, хотите, чтобы я здесь лежал целый год?

Тем не менее, поделился с сестричками. И с собой уволок сумки, подъедал несколько дней подряд.

Так что здесь я не брошен и остаюсь во внимании прекрасных людей. Конечно, и коллеги звонили, и звонков было много. А уж в интернете чего только там не пишут.

Я вам сейчас рассказал, как оно есть. И буду надеяться, товарищ Александр Рублевский, что вы немножко подчистите. Поверьте, это я вам так единственному чего-то разболтался, разговорился.

П. — А я чуть-чуть гипнозом обладаю. Мне это говорили.

Г. — То-то я гляжу, у меня ухо онемело.

П. — Выздоравливайте, дорогой наш человек, замечательный артист! Мы вас ждем на сцене! А здесь подчищать нечего — так все даем!

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Виктора Сухорукова увезли на «Скорой» прямо со спектакля

Последнее время что-то не везёт нашему «культурному» цеху. Вчера премьер Большого Театра, Владислав Лантратов, получил травму ноги буквально на пустом месте, прыгая маленький кабриоль в «Зимней сказке». По свидетельствую очевидцев, пострадало ахиллесово сухожилие. Врачи оказали ему срочную помощь. Артиста заменил исполнитель этой же партии, Дэвид Мотте Соарес (подробности)