Сергей Урсуляк: Если бы кино меня не отвлекало, я бы только и пек блины для внучки

«Я НЕ СНИМАЮ СОВЕРШЕННОЕ КИНО»

— Вы за три месяца возглавляете жюри уже третьего фестиваля: сначала был Забайкальский, потом фестиваль «Пилот» в Иваново, и вот сейчас Выборг. Чувствуете себя мэтром?

— Нет, не чувствую. А с чего бы?

— Ну, в качестве председателя жюри обычно приглашают маститого режиссера…

— Просто я понимаю, что очень трудно найти человека на эту роль, — все заняты. А я свободен. Ну и плюс к тому, очень многим за последние два года я обещал приехать на фестиваль и возглавить жюри. Просто был вечно занят, снимал кино, говорил «Потом, потом». И вот это «потом» наступило.

— Вы довольны тем, как приняли ваш последний фильм, «Праведник»?

— Более чем. Его посмотрело очень большое количество людей, в этом смысле он превзошел самые лучшие ожидания. Собрал деньги, на которые претендовать по идее не мог. Я видел, как нарастает количество зрителей, и понимал, что это не за счет рекламы, а за счет «сарафанного радио» — люди советовали друг другу пойти и посмотреть это кино.

— Но его ведь и критиковали. Своими ушами слышал, как Никита Михалков, один из продюсеров «Праведника», на пресс-конференции ММКФ сказал, что у него достаточно претензий к фильму. Например, он считает, что тот затянут. Хотя он понимает вас: вам было жалко выбрасывать сцены, над которыми вы мучились…

— Ну, много — не мало! (Смеется). Да, «Праведник» несовершенен, потому что я не снимаю совершенное кино. Что-то у меня затянуто, а что-то недотянуто. Ну, можете мои фильмы в таком случае просто не смотреть. Но люди их смотрят, — и получают фильм вместе со всеми его достоинствами и изъянами. А иначе не бывает. Если строго подойти к любому фильму, даже к самому классическому и обожаемому, в нем можно найти недостатки. И не в плане «мне кажется, он затянут», а просто что-то неправильно смонтировано, где-то неправильно выставлен свет, неудачно записался звук. В первом же титре «Иронии судьбы» есть опечатка (вместо «исключительно» написано «искючительно». — Ред.). И что? Все равно это великое кино. Я свой фильм с ним не сравниваю, но… Если бы Никита Сергеевич сказал, что «Праведник» — кино плохое, мне было бы неприятно. А что оно чуть затянуто — ну, да, может быть. Случается и такое.

— С 2002 года, начиная с «Неудачи Пуаро» по Агате Кристи, вы работали только на телевидении. «Праведник» — ваш первый за все эти годы полнометражный фильм. Вы после него не вернетесь окончательно в большое кино?

— Понимаете, какая история: если бы я снимал сериалы каким-то другим способом, чем того же «Праведника», в вашем вопросе был бы смысл. Но я-то и сериалы, и фильмы снимаю совершенно одинаково. Если бы кто-то мне сказал: «Мы решили порезать «Праведника» на четыре части по сорок минут и показывать его как сериал», я сказал бы: «Ну, давайте». И если бы кто-то решил показывать «Жизнь и судьбу» в кинотеатрах в качестве огромного художественного фильма, я бы спорить не стал. От этого ничего не изменится. Вопрос только в хронометраже. А так, сериал это или фильм — мне совершенно не важно: он будет с теми же артистами и в том же ритме.

— Получается, трехчасовой «Праведник» для вас — просто короткометражка.

— По моим меркам — да, короткометражка в чистом виде! Потому что обычно я меньше, чем на двадцать часов, не снимаю. (Улыбается).

— Если посмотреть на вашу фильмографию, станет очевидно, что вы снимаете исключительно о прошлом. Максимально вы приблизились к настоящему в «Ненастье», где действие частично разворачивалось в 1999 году.

— Потому что я люблю прошлое и не очень чувствую и понимаю настоящее. Вот и все.

— Мне кажется, это общая тенденция — любовь к прошлому: достаточно посмотреть, сколько на телевидении выходит программ, посвященных старым песням, фильмам, актерам…

— Конечно. Но я свои фильмы снимал до того, как пришла мода на ретро, так что это она мне соответствует, а не я — ей. Понимаете, я же снимаю кино только о том, что мне интересно. Фильмы, которые мне было бы интересно смотреть и делать. Про время, в котором мне интересно копаться. Я не думаю о том, что сейчас носят.

— Вы по основному образованию актер. В этом смысле вы похожи на Леонида Гайдая, тоже изначально — профессионального актера. Тот однажды снялся у самого себя в картине «12 стульев», отлично сыграв Варфоломея Коробейникова. Почему вы не снимаетесь в собственных фильмах?

— У меня никогда не появляется такого желания, потому что есть люди, которые сделают это лучше. Если бы я мог сыграть так, как тот же Михалков в первых «Утомленных солнцем», я бы, наверное, отважился. Но так я играть не умею. А тогда лучше уж позвать на роль Никиту Сергеевича!

— Вы как-то сказали: «Актер не должен быть слишком умным, режиссера это дико раздражает»…

— Скорее, он не должен быть умничающим. Умный человек — вообще дело редкое… Но вот умничать не надо. Я не люблю, когда актер начинает рассуждать о роли — это попытка как можно дольше не выходить на площадку, не репетировать, словом, не работать. Я эти прихватцы знаю еще по своей актерской юности: когда не хочется репетировать, задай какой-нибудь заковыристый вопрос режиссеру, чтобы он ушел в дебри, а если пожилой — то и в воспоминания. И все, репетиция сорвана, можно отдыхать. Еще страшнее, когда актер прочел две книги, одна из которых — какой-нибудь Карл Густав Юнг, а вторая — какой-нибудь Зигмунд Фрейд, и начинает мудрить… Но все это заканчивается, когда он выходит на площадку и начинает, наконец, произносить слова из роли. И чем скорее ты этого добьешься, тем лучше.

«КОГДА Я ЕДУ НА ПЛОЩАДКУ, МЕЧТАЮ, ЧТОБЫ СЪЕМКА ОТМЕНИЛАСЬ»

— Какие у вас планы на ближайшее будущее?

— В кино — никаких. То есть разговоры идут, но это только разговоры… Случилось страшное: я дал согласие театру имени Маяковского в лице Егора Перегудова и Большому театру в лице Владимира Урина поставить драматический спектакль и оперу. «Голого короля», фантазию на тему Шварца, и оперу «Евгений Онегин».

— А что нового можно извлечь из «Евгения Онегина», ставленнного-переставленного?

— Нового с этой оперой ничего сделать действительно нельзя. Я сейчас погрузился в это, отсмотрел пятьдесят спектаклей разных режиссеров и понимаю, что нет того, чего уже не было. Поэтому важно, чтобы, по крайней мере, оркестр хорошо сыграл, артисты хорошо спели, а я им не очень помешал в этом. Моя задача скромна. Музыку я люблю, вы видите это по моим картинам — они наполнены музыкой до краев, хорошо бы убавить. Регулярно смотрю оперу, слушаю, хожу на нее, и в этом смысле дружба с Владимиром Георгиевичем Уриным меня очень образовывает. Но за все надо платить, и вот я вынужден платить постановкой «Онегина» (смеется).

— Съемки фильма — это очень тяжелый труд, и я знаю режиссеров, которым на площадке порой хотелось все послать к черту и уйти из профессии навсегда. Вас не посещали такие желания?

— Бросить навсегда — нет. Но каждый раз, когда я еду на съемочную площадку, я мечтаю, чтобы сегодня съемка отменилась, — по какой-нибудь не драматической, не глобальной, а веселой причине. И я вернулся бы домой. Раньше я очень стеснялся этих мыслей, думал, это малодушие. А потом постепенно выяснилось, что они присутствуют у огромного количества режиссеров. Ты приезжаешь, вагончики стоят до горизонта, тебя ждут 300 человек, съемочная аппаратура готова, и все это должно задвигаться от твоих слов, встать в ту позицию, которая тебе привиделась. Это, конечно, сильно отягощает жизнь.

— Но, с другой стороны, это же власть. Многим нравится.

— Нет, я очень люблю подчиняться. И дома с наслаждением этим занимаюсь.

— Как вам кажется, много сейчас хороших молодых режиссеров?

— А хороших много никогда не было. Их в принципе мало. А потом, сейчас же еще любят не хороших, а покладистых. Это совсем тяжело. Несколько раз меня просили: «Посоветуй нам режиссера». Я советовал, и мне тут же с ужасом отвечали: «Да ты что, он же сумасшедший, с ним договориться невозможно!» Но тут — либо ты хочешь одного, либо другого… И сейчас время покладистых. В то время как режиссура — вещь очень самостоятельная.

— Вы можете назвать свой худший фильм?

— Знаете, я не… (пауза) не буду его называть. Не буду говорить, что у меня все фильмы — любимые и замечательные, я знаю, что что-то я делал лучше, а что-то — хуже. Но еще я знаю, что каждую картину я делал изо всех сил. И, назвав какой-то фильм худшим, я обижу самого себя, который умирал, делая эту картину. Как у всех, у меня что-то получается, а что-то нет, но я никогда не делал кино хуже, чем мог бы. Вот в тот момент лучше я просто не мог. И это тот случай, когда лучше выбирать зрителю.

«ХОРОШО БЫ ТЕБЕ, ДЕДУШКА, СНЯТЬ «ЧЕБУРАШКУ»!

— Обозреватель «КП» Денис Горелов в своей рецензии на ваш «Тихий Дон» написал: «Творческий метод Урсуляка — адаптация гипержестокого русского эпоса для нужд вечного второклассника, который слаб умом и книг все равно много не прочтет, потому что там «многабукв». Правда, он хвалит там вашу дочь Дарью, сыгравшую Наталью.

— Вы знаете, я к Денису очень хорошо отношусь, он один из самых остроумных кинокритиков, я всегда люблю его читать, и мне жаль, что он слова хорошего про меня никогда не напишет. (Улыбается). Ну что ж, значит, я по мышлению и взгляду на мир второклассник, а Денис перешел в третий класс. И вообще мы с ним в разных школах, что ж тут поделаешь. А за дочку спасибо.

— Вам легко работать с дочками, Дарьей и Александрой? Ощущение, что вы долго сдерживались, прежде чем начать их снимать, — а потом одна получила роль в «Тихом Доне», а вторая — в «Ненастье».

— Я не сдерживался. Я просто к этому отношусь всерьез. И не считаю, что должен снимать свою жену (актрису Лику Нифонтову. — Ред.) и дочерей только потому, что они моя жена и дочери. В последнюю очередь мне хотелось бы, чтобы получалось так. В конце концов, это, что называется, «слишком близко лежит». Но если есть материал, который, как представляется, подходит для них, почему нет? Мне не сложно работать с ними. По-моему, им гораздо сложнее со мной, — приходится отделять меня как отца от меня как режиссера. Мой товарищ, режиссер Денис Евстигнеев, поначалу был оператором, и у него в фильме снимался отец, Евгений Евстигнеев. И он не знал, как обращаться к папе, просто «папа» или по имени-отчеству? В конце концов он начал к нему обращаться «Эй, ты!» Так что всем непросто работать с родителями.

— А как у вас складываются личные отношения с Александрой и Дарьей? Вы, как дедушка, воспитываете внуков?

— Мне кажется, отношения у нас близкие. Дедушка? Скорее моя жена воспитывает дочку Даши, Ульяну. Вот она в большей степени бабушка, а я при ней. Но девочки часто обращаются ко мне с какими-то вопросами, младшая знает, что самые вкусные блины у меня…

— Вы сами блины ей печете?

— Да! Испытываю при этом огромное волнение, и огромное счастье, когда ей нравится. Если бы меня не отвлекали кинематографические дела, я бы только этим и занимался, и с большим удовольствием.

— Вы в интервью как-то обмолвились, что жена и дочь часто советуют вам актеров…

— Это чистая правда. Женю Ткачука я не знал, но жена и дочь прожужжали мне уши насчет него, я пошел в театр, посмотрел на него в спектакле, и в итоге он сыграл Григория в «Тихом Доне». Это не значит, что я беру актеров, потому что мне посоветовали. Но я обращаю на них внимание. Мои жена и дочери — не завистливые и искренне восхищающиеся чужим талантом, я очень в них это ценю. Они не говорят «Возьми меня на роль», они говорят «Попробуй его на роль». И, кстати, их мнение для меня очень важно, когда речь идет о моих фильмах. Они им делятся, даже младшая что-то вякает: «Хорошо бы тебе, дедушка, снять что-нибудь навроде «Чебурашки»!

— И что вы ей отвечаете?

— «Обязательно со временем сниму!»

— Но вы же лукавите.

— Я очень рассчитываю, что она подрастет и поймет, что я тоже снимаю кино — может быть, хуже, чем «Чебурашка», но все-таки какое-то кино. И очень хотелось бы сделать фильм, который стал бы ЕЕ фильмом. У старших есть такие картины, а у нее и у моего единственного внука, Володи, пока нет. Очень хотелось бы успеть сделать что-то, что освещало бы их детство.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Сергей Урсуляк родился 10 июня 1958 года в Петропавловске-Камчатском, в семье военнослужащего. В 1979 году окончил актерское отделение Театрального училища имени Щукина. Работал с Аркадием Райкиным в театре «Сатирикон». Окончил Высшие курсы режиссеров и сценаристов (мастерская Владимира Мотыля) и в 1993-м громко дебютировал картиной «Русский регтайм». Поставил фильмы «Летние люди» и «Сочинение ко дню Победы», после чего в начале 2000-х ушел на телевидение. Там экранизировал «Убийство Роджера Экройда» Агаты Кристи под названием «Неудача Пуаро», затем снял суперуспешный сериал «Ликвидация»; за ним последовали «Исаев» по произведениям Юлиана Семенова, «Жизнь и судьба» по Василию Гроссману, «Тихий Дон» по Михаилу Шолохову, «Ненастье» по Алексею Иванову.

У Сергея Урсуляка две дочери: Александра (р. 1983) от первой жены и Дарья (р. 1989) от нынешней супруги, актрисы Лики Нифонтовой. Обе стали актрисами. У Александры трое детей: 17-летняя Анна, 13-летняя Анастасия и 5-летний Владимир. У Дарьи есть шестилетняя дочь Ульяна.