Покойный «Абдулла» Кахи Кавсадзе рассказывал, что в «Белом солнце пустыни» планировалась эротическая сцена

Его героя любил российский зритель. А сам Кахи был «последним из могикан» — исполнителей мужских ролей в легендарной ленте. Всех остальных — Анатолия Кузнецова-Сухова, Николая Годовикова-Петрухи, Спартака Мишулина-Саида, Павла Луспекаева-Верещагина – на свете нет.

Артист, гениально воплотивший образ владельца гарема и бандита-головореза, в жизни был удивительно добрым человеком. Перед вами — одно из последних его интервью.

Подарок Сталина

Кахи вырос в семье музыкантов. Его отец, известный в Грузии режиссер и композитор Сандро Кавсадзе, еще в юности руководил хором в духовной семинарии, в которой пел Сталин. По семейной легенде, спустя много лет они встретились на Декаде грузинской литературы и искусства в Москве. Сталин не забыл наставника-хормейстера и был удивлен, что тот ни о чем его не просит. Тогда вождь спросил сам, что бы тому хотелось в подарок. И Кавсадзе попросил трубку. Со слов актера, трубка хранилась в его доме вместе с письмом от Сталина, которое получил его дед, когда лежал в Кремлевской больнице. Кахи Кавсадзе говорил, что, несмотря ни на что, уважал Сталина.

«На нем же не написано, что – грузин»

— А что, неужели я еще действительно интересная для вас персона? — искренне удивлялся Кахи Давидович, когда мы однажды попросили об интервью. Без тени кокетства. — В Грузии «Белое солнце пустыни» не является, как вы говорите, культовым. У нас другие фильмы любят. Раньше ко мне и вовсе часто подходили соотечественники, посмотревшие картину, с обидой и претензиями: «Вот скажи, дорогой, почему в этом фильме главным злодеем сделали грузина?». Я интересовался: «Дорогой, на Абдулле же не написано, что он именно грузин, может быть какой угодно национальности?!». — «Ну как с чего взял – ты же грузин и сыграл такого нехорошего человека!». Мы не снимали никакое культовое кино. Просто работали. Жарко, трудно. Сняли. Потом фильм положили на полку – не понравился же киноначальникам. Брежнев случайно увидел на отдыхе, какой-то молодой техник показал ему на свой страх и риск. А Леонид Ильич любил, оказывается, вестерны. И наше кино ему понравилось, позвонил в Министерство кинематографии, мол, какой замечательный фильм, почему его не видит остальной советский народ? И картину пустили. Не посмотрел бы Брежнев – так бы, может, по сей день фильм на полке бы лежал. А так объехал полмира, мы побывали во многих городах и даже странах – проводили творческие встречи со зрителями. При этом я, не поверите, многие годы не видел «Белое Солнце Пустыни» целиком. Не люблю себя на экране, сразу принимаюсь искать недостатки: где надо было сыграть по-другому. Прошло много лет и отмечали тридцатилетие со дня премьеры фильма, в Доме Кино в Москве. Еще почти все были живы (кроме Павла Луспекаева, ушедшего вскоре после съемок). Сидим в зрительском зале, рядом со мной Толя Кузнецов (товарищ Сухов). Я признался ему: «А я ведь до сих пор так и не видел ни разу наш фильм». Он улыбнулся: «Значит, пора посмотреть». И я посмотрел. Ничего, вполне симпатично (улыбается).

Слышал, до сих пор картина наша приносит большие доходы государству. Ни замечательному режиссеру Владимиру Мотылю, ни нам – артистам – с этого, конечно, ничего никогда не перепадало. Мне платили 22 рубля за съемочный день. Не помню, сколько точно их (съемочных дней) было, но полученных денег хватило ровно два раза накрыть стол для родных и друзей дома в Грузии. Один раз десять человек сидели за столом, второй раз пятнадцать. Вот и весь мой гонорар.

«Если выделяешь себя среди других – ты морально погибший человек»

— Зрительскую любовь гонораром не измерить?!

— Это правда. Вдруг вспомнил историю в аэропорту. Зал ожидания, я регистрируюсь на рейс, сдал багаж. Внезапно вспоминаю, что внутри чемодана остался сценарий, который я должен обязательно прочитать во время полета! Очень срочно! Спрашиваю сотрудников в аэропорту, как бы мне вернуть чемодан? Указывают на женщину в окошечке: она может решить ваш вопрос. Подбегаю к окошечку. Не успеваю открыть рот – женщина начинает улыбаться. Узнала меня. Говорит: «Сейчас я вам помогу!». Люди вокруг заволновались: почему я без очереди пролез. Она закричала: «Молчите, а то вообще никого не буду обслуживать, вы знаете, кто пришел?! Абдулла пришел!». Мне неловко, что из-за меня народ волнуется. Но уже поздно давать задний ход… Пошла, вернула мой чемодан… А сколько писем мне приходили с признаниями в любви! Я каждый раз удивлялся: казалось бы, действительно, Абдулла отрицательный персонаж – за что его любить, и надо же, любят.

— Потому что вам удалось изобразить злодея милым и обаятельным!

— Вы так считаете? (улыбается) Вообще зрительская любовь удивительная штука… Эта любовь обязательно должна быть взаимной.

Однажды при мне много людей подбежали за автографами к известному русскому артисту, я не хочу называть его фамилию. Он их вдруг … прогоняет. Я им кричу вслед: «Подождите, стойте!». А ему говорю шепотом: «Тебе не стыдно? Зрители сделали тебя популярным, не будь их, играл бы на сцене?! Не думаю». Он попытался возразить: «Но их слишком много!». Говорю: «А ничего, не отсохнет твоя рука от автографов!». И он послушался — больше часа стоял, расписывался. Все мы – Божьи люди. Если выделяешь себя среди других – ты погибший человек, морально погибший. (Нам удалось узнать, что артистом, которого Кахи Давидович жестко отчитал за высокомерие, был Геннадий Хазанов. – Ред.)

Разве я не прав? Зритель приходит в театр, заплатив деньги. Чтобы посмотреть на артиста. Когда я заканчиваю спектакль, всегда говорю от души всему залу: «Спасибо, что вы пришли!». Самое любимое, что у меня есть, после моих внуков и детей, это мой зритель. «Его Величество Зритель». Я их всех обожаю. Если вместе собрать, не знаю, как их обнять, объятий моих не хватит. Как не хватит выразить благодарности и любви.

У меня не так уж много принципиальных жизненных правил. Не люблю, когда на работе опаздывают, значит, не уважаешь коллег. Если пообещал – выполни: умри, но сделай. Если можешь помочь – помоги. Уважай женщин, почитай старших…

Всю жизнь предан одной женщине

У героя Кахи Абдуллы был гарем из 9 жен, а сам Кавсадзе был однолюбом и всю жизнь любил одну женщину, которой хранил верность даже после ее смерти. Известна в театральных и кинокругах драматическая личная история Кавсадзе. В будущую супругу – красавицу Беллу Мирианашвили влюбился еще в театральном институте. Кахи учился на четвертом, а она поступила на первый, уже воспитывала годовалую дочь от предыдущих отношений. Кавсадзе удочерил малышку. В браке родился общий сын Ираклий. Во время беременности Блла подхвахтила инфекцию, но от антибиотиков отказалась, чтобы не навредить плоду. Мальчик родился хдоровым, а Белла вскоре после родов тяжело заболела, почти двадцать лет оставалась прикованной к постели. Кавсадзе самоотверженно ухаживал за женой, успевая также воспитывать двоих детей и заниматься профессией. Однажды сказал, что винит себя в болезни жены — это же он просил подарить наследника…

— В 1992-м году 28 августа был большой церковный праздник — День Успения Богородицы, — рассказывал нам Кахи Давидович, — Утром я зашел в комнату к моей Белле. Стал спрашивать, как она себя чувствует. Она лежала с закрытыми глазами, улыбалась и не отвечала. Потом произнесла единственную фразу, очень ласково, на русском языке: «Оставь меня в покое, не лишай блаженства». И уснула навсегда.

Я никогда не говорил ей, что люблю. Я вообще не мастер говорить. Я просто себя так вел, что она должна была понимать, как я ее люблю.

— Что вам помогало не опускать руки в тяжелые жизненные периоды?

— Сейчас оглядываюсь назад, понимаю, что легко и гладко никогда и не было. Отец мой воевал, попал в плен. Вернулся — его арестовали, сослали, объявив «врагом народа» и в лагере он погиб. Мама нас с братом одна тянула. Экономически трудно, очень. Но никогда у меня не было ощущения беспомощности, безвыходности, уныния. Знаю, почему. Благодаря маме. Она и сама не позволяла себе уныния. Фактически отдала жизнь нам – мне и моему брату. Была врачом по профессии. Ушла в 68, никогда больше не выйдя замуж после гибели отца, не подпустив к себе ни одного мужчину. Умирая, она шептала имя моего отца, Давид его звали, а в семье называли «Даташка». Она очень четко и громко произнесла. Наверное, увидела его перед смертью, звала, до последнего любила… Я всегда говорил, что самый лучший в жизни учитель – это личный пример. И мама, свой жизнью, показала нам с братом пример абсолютной преданности. И я стараюсь жить так же. Не знаю, получается или нет. Но стараюсь быть преданным своим детям, внукам, друзьям… И зрителю.

-Дети и внуки пошли по вашим стопам?

— Сын живет в Вашингтоне, работает в тамошнем английском театре. И обе внучки там же. Дочка приемная – Нанука Хускивадзе – в Тбилиси, в драматическом театре им.Шота Руставели. Представляете? В семье все артисты.

— В Грузии не озлобились люди?

— Я не вижу озлобленности. Друзья у меня — и русские, и не русские, разные.

В кино снимаюсь по возможности. Когда приглашают. Часто звонят молодые режиссеры: «Кахи Давидович, есть сценарий, роль для вас, но понимаете …». «Понимаю, — говорю, — Надо сниматься бесплатно». Нет у молодого режиссера денег. И я снимаюсь. А как иначе?! Молодой снимает картину, по возрасту как мой сын или внук – и вдруг Кахи Кавсадзе у него деньги будет требовать?! Они не знают, что Кахи Кавсадзе тоже нужны деньги, думают, у меня и так все в порядке. Мне и неудобно порой бывает даже заикнуться про деньги, «спасибо» сказали после съемки – и я доволен… О чем мечтаю? Чтобы близкие были живы и здоровы. Чтобы не было войны. А для себя лично – ни о чем, на всё воля Божья.

ИСТОРИИ СО СЪЕМОК:

Режиссер Мотыль вспоминал, что когда Кахи появился на съемочной площадке «Белого солнца пустыни», он ему сразу же предложил проскакать верхом, полагая, что раз грузин, то джигит, а значит, великолепный наездник. Кахи смело вскочил, а потом чуть не упал с лошади. Признался, что делает это впервые. На съемках учился скакать, но однажды упал так, что получил сотрясение мозга. После этого лошадь держали с двух сторон под уздцы, чтобы она не понесла актера. А в каких-то эпизодах Кавсадзе возил на плечах здоровый мужик (замена скакуна). Критики отмечали, что на лошади актер выглядел довольно статично.

Кавсадзе рассказывал, что в фильме предполагалась даже эротическая сцена: его герой должен был лежать без одежды, а на нем обнаженная женщина. Актер сомневался в необходимости этой сцены и не хотел вызвать ревность любимой жены, но все же дал согласие. «Мотыль попросил всех выйти из павильона, — вспоминал актер. — А в тот день должна была прилететь в Ленинград моя жена. Но рейс задержали, и она приехала прямо на студию в разгар съемок. Режиссер закричал: “Я же просил посторонних не пускать!” Моя жена тихо произнесла: “Я не посторонняя”. Мотыль, узнав ее, пригласил остаться до окончания съемки. Но, увидев мое несчастное лицо, жена решила меня не травмировать и тихо вышла из зала. Сцена, как и многие другие, была позднее вырезана. И зачем я мучился?!».