Как Олег Борисов «отнял» приз Венецианского кинофестиваля у Роберта Де Ниро

«БУДЕШЬ ПЕРЕСЧИТЫВАТЬ ЗАРПЛАТУ — НА ЭТО ТВОЕГО ЗНАНИЯ МАТЕМАТИКИ ХВАТИТ»

Настоящее имя Олега Борисова было Альберт. Почему его так назвали родители (оба были родом из крестьян) — загадка. Сам Борисов пустил легенду, что в то время в Москве гостил бельгийский принц Альберт, и мать читала о его визите в газетах. Но на самом деле, как пишет биограф актера Александр Горбунов в книге «Олег Борисов» (она только что вышла в издательстве «Молодая гвардия», в серии «ЖЗЛ») Альберт I тогда был королем Бельгии и в Москву не приезжал: его страна в тот момент, в 1929 году, еще не признавала СССР. Скорее уж младенца назвали в честь Альберта Эйнштейна, чье 50-летие широко отмечали за несколько месяцев до его рождения, или в честь св. Альберта Кельнского (отец собрал хорошую библиотеку, и в ней была книга о нем).

В школе Борисов учился довольно плохо. «Сидеть за учебниками не было времени», — вспоминал он сам. — «Если бы на экзаменах нужно было сдавать столярное ремесло, паяльное, лудильное, парикмахерское – это были бы пятерки». А так по русскому языку у него была тройка, в лучшем случае — четверка. Учитель физики Борисова ненавидел, входя в класс, еще с порога кричал: «Борисов — два!» А с математикой дело обстояло совсем ужасно. Педагог чуть не плакал, глядя на Борисова. Но однажды увидел его в школьной самодеятельности — Олег в спектакле играл убийцу Кирова, причем в этой постановке Киров выживал, а убийцу расстреливали прямо на сцене. И сказал: «Я не хочу портить тебе жизнь. Из тебя может вырасти хороший комик». Он пообещал на экзамене подсунуть Борисову билет, который тот заранее выучит наизусть, и поставить ему тройку. «Но ты в тот же вечер на костре сожжешь все учебники по математике и дашь клятву, что больше никогда к точным наукам не прикоснешься. Ты слышал – клятву! Будешь пересчитывать зарплату – на это твоих знаний хватит».

«Я исполнил все, как и обещал», — писал Борисов. — «А потом в костер полетели тригонометрия, алгебра, физика, химия и еще много кое-чего…»

«ВЕЛИКИЙ АКТЕР: ИГРАТЬ НЕЧЕГО, А ОН — СЫГРАЛ!»

После школы Борисов поступил в Московский институт востоковедения на японское отделение. Но передумал, забрал документы и пошел поступать в Школу-студию МХАТ, куда его взяли без разговоров (при конкурсе порядка 200 человек на место). Потом он станет актером МХАТа — но далеко не сразу, а спустя десятилетия. Сначала были долгие годы работы в Киевском русском драматическом театре имени Леси Украинки, а потом — в ленинградском Большом драматическом театре у легендарного Георгия Товстоногова.

Отношения с Товстоноговым у Борисова складывались довольно сложно. Тот был великим режиссером, но при этом великим диктатором, царем в своем театре. Шесть лет для Борисова не находилось яркой хорошей роли, а когда нашлась (в «Короле Генрихе IV» по Шекспиру) его ввод на роль обернулся страшной обидой для другого артиста, Владимира Рецептера, который этот спектакль придумал и сам хотел в нем играть.

Но и после «Генриха IV» Борисов за четырнадцать лет сыграл только в восьми спектаклях из тридцати, поставленных Товстоноговым. Причем многие из предложенных ему пьес были откровенно проходными: например, в постановке «Протокол одного заседания» ему довелось изображать персонажа по имени Исса Сулейманович Айзатуллин, о котором Борисов с презрением отозвался: «Не будем же мы это за роль считать?» (С другой стороны, его сын Юрий Борисов сказал, что именно на «Протоколе» понял, что его отец — великий актер: «Играть нечего, а он сыграл!»)

После успеха «Генриха IV» Товстоногов говорил: «Без этого артиста я больше ставить ничего не буду». Но по факту потом словно не замечал одного из лучших артистов своей труппы.Когда Борисов порывался уйти из БДТ, Товстоногов ему сказал: «Ну что ж, Олег, мы сомкнем ряды, и все». Но при этом как бы невзначай соблазнил ролью Хлестакова в «Ревизоре». «Бросил кость», — как писал Борисов в дневнике. — «И еще сказал, когда я уже был на пороге его кабинета: «Олег, не всем же бежать на короткие дистанции – должны быть и стайеры!» Видя, что я призадумался над этим афоризмом, пояснил: «Не всем же быть любимчиками, Олег».

Хлестакова в итоге Борисов так и не сыграл.

При этом Товстоногов по-своему заботился о нем, словно о «любимчике». «Пробил» ему вне очереди звание народного артиста СССР. Во время гастролей в ФРГ настоял на его обследовании в тамошней клинике (кстати, врач, проводивший обследование и узнавший, что пациент — актер, сказал: «Не с этой профессией вам жить»)… Но в конце концов Борисов не выдержал и перешел во МХАТ к Олегу Ефремову. Где большого счастья тоже не отыскал.

Он получил роль Астрова в «Дяде Ване» (Товстоногов ему ничего подобного не давал, считая, что он «не артист Чехова»). И, по мнению многих, стал лучшим ее исполнителем чуть ли не за всю историю постановок пьесы. Михаил Горбачев в апреле 1985 года, вскоре после избрания на пост генсека КПСС, посетил с супругой МХАТ, пришел в восторг от «Дяди Вани», в телефонном разговоре с Ефремовым особенно хвалил игру Борисова. Есть мнение, что после этого Олег Николаевич по-актерски взревновал — и решил играть Астрова сам. Потихоньку начал репетиции с другим составом и с самим собой в его главе. И на гастроли во Францию решил отправить спектакль в этом составе…

К тому же Ефремов не стал вводить репертуар МХАТа спектакль по пьесе Дмитрия Мережковского о Павле I, хотя главная роль словно была создана для Борисова. Павла тот в результате сыграл в Театре Советской армии, это была одна из последних и самых блистательных его работ.

ОТ «ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ» ДО «ПРОВЕРКИ НА ДОРОГАХ»

В кино Борисову повезло. Еще в молодости он очаровал всю страну, сыграв в легкомысленной украинской комедии «За двумя зайцами» цирюльника-вертопраха Свирида Петровича Голохвостого. В 1999 году на Андреевском спуске, где снималась одна из сцен, был установлен памятник персонажам этого фильма. Другие его ранние работы — такие, как фильм «Рабочий поселок», где он сыграл человека, потерявшего зрение на войне — сегодня помнят хуже. Между тем режиссер Карен Шахназаров говорил, что именно после «Рабочего поселка», потрясшего его в детстве, решил связать жизнь с кино.

Борисов не так уж часто снимался в «зрительских» фильмах, любимых народом и десятилетиями идущими по телевизору (хотя можно вспомнить и «Дайте жалобную книгу» Эльдара Рязанова, и популярные в 50-е и 60-е комедии типа «Черноморочки» или «Укротителей велосипедов», и вестерн «Аткинс» совместного производства Румынии и ГДР, и «Рецепт ее молодости», где солировала Людмила Гурченко). Лучшие его роли сыграны в куда более серьезном кино — у Вадима Абдрашитова («Остановился поезд», «Парад планет», «Слуга»), Петра Тодоровского («По главной улице с оркестром»), Алексея Германа («Проверка на дорогах»).

А в 1990 году Борисов был удостоен одной из главных актерских наград на свете — кубка Вольпи на Венецианском кинофестивале за роль в болгарском фильме «Единственный свидетель». Он обошел тогда Роберта Де Ниро (в конкурсе был фильм Мартина Скорсезе «Хорошие парни» с его участием), а еще Пола Ньюмена, Дензела Вашингтона, Гэри Олдмена, Тима Рота, Мишеля Пикколи… Режиссер фильма Михаил Пандурски получил приз за Борисова. Самого актера на фестиваль с советской делегацией не взяли: «Понимаете, у вас картина болгарская, вот если бы наша…» Напрасно Де Ниро пытался найти Борисова в Венеции, чтобы с ним познакомиться.

«НИКОМУ, КРОМЕ БОРИСОВА, СОБАК НЕ КОРМИТЬ!»

Актриса Наталия Тенякова вспоминала, как играла с Олегом Борисовым в спектакле БДТ «Три мешка сорной пшеницы» по повести Владимира Тендрякова. «Главными и любимыми его партнерами стали собаки. В повести Тендрякова много о них говорится: как они воют, когда беда грозит хозяину, как окружают его мертвое тело. Товстоногов направил Борисова на живодерню – отобрать двух дворняг, приручить и с ними репетировать. Посредине театрального дворика поставили огромный вольер, выделили деньги на питание и повесили табличку: «Никому, кроме Борисова, собак не кормить!» Их было два «брата меньших»: Ваня и Вася. Все спрашивали у Борисова, почему у них человеческие имена. «А почему бы нет? – отвечал Олег. – Я сам – сын Ивана. И у них теперь будут человеческие имена: Иван и Василий, Родства Непомнящие».

Товстоногов то радовался, что в спектакле заняты собаки, то начинал сердиться на них. Борисов вспоминал: «Однажды Ванечка ни с того ни с сего завилял хвостом и зачесался. «Почему он виляет? И что – у него блохи? Олег, вы мне можете сказать, почему у него блохи?» – Г.А. нервно вскочил с кресла и побежал по направлению ко мне. «Это он вас поприветствовал, Георгий Александрович», – попробовал выкрутиться я. «Олег, нам не нужен такой натурализм, такая… каудальность!» – выпалил раздраженный шеф. В зале все замерли. Естественно, никто не знал, что это такое – каудальность. Г.А. был доволен произведенным эффектом. Всем своим видом показал, что это слово вырвалось случайно, что он не хотел никого унизить своей образованностью: «Я забыл вам сказать, что это слово произошло от латинского „хвост“. Я имел в виду, что нам не стоит зависеть от хвоста собаки!»

Все закончилось тем, что Борисов привел Ванечку в свою квартиру. Тот сразу вспрыгнул на диван, словно пришел к себе домой. И сил выгнать его из дома ни у кого не нашлось — он долго жил с семьей Борисова.

«ВО МНЕ КРОВЬ МАЛИКОВА, ЯДРАНСКОЙ И КАТАЛАШВИЛИ. ПОЛНАЯ ДРУЖБА НАРОДОВ!»

Отнюдь не все, кто работал с Борисовым (и тем более — те, кто просто видел его на сцене или на экране) в последние 18 лет его жизни, догадывались, что он тяжело болен. В 1977 году ему поставили диагноз лимфолейкоз. Это разновидность лейкемии, но вялотекущая, хроническая. Его жена говорила: «Олег прекрасно понимал, что в любую минуту все может закончиться. Но не хотел эту тему обсуждать».

Из-за его болезни практически не отменяли спектаклей в театре. При этом он постоянно бывал в Институте переливания крови. Записывал в дневнике: «Сегодня видел некоего Маликова. Завтра в меня вгонят его кровь…» А через несколько дней: «Вогнали кровь двух женщин. Итак, во мне уже Маликов, Ядранская и Каталашвили. Полная дружба народов!»

Он мог умереть еще в 1987-м, а не в 1994-м: попал в больницу в очень тяжелом состоянии, сын уже мысленно попрощался с ним и ждал звонка о его смерти. Но медсестра позвонила и сказала: «Олег Иванович просит принести свежий номер „Советского спорта“. Хочет знать, как сыграло киевское „Динамо“.

«Оказывается», — вспоминал Борисов в дневнике, — «игра была четыре дня назад, все это время меня как будто не существовало. Как объяснила врач: я умирал и не умер. Я-то сам был абсолютно уверен, что умер. Вот тут-то и началось самое интересное. Сначала я метался, как шар по крокетному полю, и видел перед собой такие же шары различных размеров и форм: то погасший солнечный диск, то серповидную луну, которая вписывалась в окружность другого, большего по размеру шара. Слышалось постукивание молоточков. Передо мной соткалась бабуся – вся в голубом свете… так, что под ее одеждами обнаружилась… пустота: не было ни шеи, ни позвоночника. Я потянулся к ней, а она меня отстранила и осторожно шепнула: «Тебе еще рано… но ты уже много узнал…» После этого взяла молоточек и легонько ударила. Я покатился в обратную сторону… сначала прошел через одни ворота, проволочные… потом через другие… И вдруг остановился. Больше ничего не запомнил».