Умерла Ара Рейзис, наша доктор Хаус и бабушка российской гепатологии

От коронавируса умерла детский врач Ара Рейзис. Она же «бабушка российской гепатологии». Ее знала вся страна.

Метод работы Ары Рейзис напоминал детективный сюжет. Внимательнейшим образом она расспрашивала человека о малозначительных подробностях его жизни. Соединение малозначительных деталей, уходивших от внимания врачей — давало озарение, сродни хаусовского. Не зря же в прессе ее именовали не иначе как «русский доктор Хаус». Правда, с этим определением Ара Романовна была в корне несогласна. Говорила: Хаус — прекрасный диагност, но его методы работы с пациентами недопустимы. Он хам.

«Ара Романовна, вы — наша последняя надежда», — привычно обращались к ней пациенты.

Ара Романовна, вы наша последняя надежда: бабушка и мама приводят на прием мальчика с роскошной шевелюрой. Каждое лето мальчик теряет свои волосы и ни один врач не может понять, в чем причина…

Если не вы, то больше никто не поможет: На приёме 15-летняя девочка с тяжелейшим поражением печени. Анализы на гепатит — отрицательные. Девочка не пьет, не принимает лекарств и наркотики.

Ара Романовна, помогите: от тяжелого гепатита погибает младенец Костя, находящийся на грудном вскармливании…

Как кусочки пазла доктор собирает в единую картину случайно оброненные слова, незамеченные следы, врачебные выписки…

И вот, бабушка лысеющего мальчика проговаривается, что после смерти отца ее внук на нервной почве грызет сухие макароны. Впрочем, как это может быть связано с облысением?

В доверительной беседе умирающая от желтухи девочка интересуется, не заболеет ли ее бойфренд. Кто бы мог подумать, что у 15-летней девочки есть бойфренд… Но причем тут гепатит?

Мать погибающего грудничка набрасывается на врача и кусает медсестру. Совпадение?

«Щелк», — и наступает озарение. А что еще грызет ваш внук, кроме макарон? — интересуется Ара Романовна и получает ответ, ведущий к разгадке: летом, живя у бабушки он сгрызает ее любимые флоксы, растущие на огороде. Дерматологи искали в организме мальчика соли тяжелых металлов. Но кому придут в голову флоксы, а ведь эти цветы содержат токсин, от которого и выпадали волосы ее пациента.

Счастливая бабушка выпалывает цветы на дачном участке. И о чудо: пышной шевелюре мальчика больше ничто не угрожает.

Что вы используете в качестве контрацепции? — интересуется гематолог у умирающей девочки. Так становится ясно, что пациентка принимает противозачаточные таблетки, которые не считала лекарством и потому не назвала никому из врачей.

Вот и причина гепатита: поражение печени в ответ на применение препаратов женских половых гормонов – не такая уж редкость.

Вы пьете психотропные препараты? — догадывается врач о причинах странного поведения матери маленького Кости. Оказывается, вместе с молоком матери-шизофренички в организм ребенка поступает токсичный лекарственный препарат, спровоцировавший поражение печени.

«Мы не в виварии», – повторяет Ара Рейзис и читателям, и студентам, — перед нами не объект, а чей-то единственный, любимый и необходимый человек».

Учебник врачебной этики

Несколько лет назад в одном небольшом издательстве Ара Романовна выпустила книгу мемуаров «Неумирающее искусство врачевания». Как писали критики, к этой книге следует прилагать пачку бумажных носовых платков. Ведь даже крепких нервами читателей обязательно «развезет» над этими записками»: слишком много здесь историй о спасенных жизнях. О спасенных детских жизнях.

Ей было семь лет, когда началась война. Отец, радиоинженер, ушёл на фронт. Вместе с мамой эвакуировались в Уфу. Жили на шести квадратных метрах в деревенской избе. Воспоминание девочки о тех временах — как мама, истощённая, вся в фурункулах, после работы (она бухгалтер) по колено в ледяной воде сплавляет лес на реке Белой. Бочонок солёных огурцов, полученный в награду за эту сверхурочную работу, был даром богов, спасшим им жизнь. Там маленькая Ара пошла в школу, сама в неё записавшись. На переменах специально приносимыми в школу частыми гребешками на газетные листы первоклашки вычёсывали вшей… Холод, голод, болезни.

Но еще до эвакуации, в Москве, в бомбоубежище, куда они с мамой бежали под трассирующими пулями, маленькая Ара написала своё первое в жизни стихотворение: «Я быть хочу врачом, людей хочу лечить. И людям всем советским страданья облегчить».

Эти наивные строки стали ее жизнью.

Она начала работать в 1954 году педиатром в районной поликлинике в сердце Москвы.

«Девочка, а мы доктора вызывали!» — часто приходилось слышать Аре Романовне. Хрупкая, маленького роста, она выглядела моложе своих лет: чтобы выглядеть старше, укладывала длинные волосы в докторскую «гулечку» на затылке. Не помогало.

Соседи из коммуналки ее недолюбливали: вернувшись домой после приёма в поликлинике, она на весь вечер занимала телефон, обзванивая пациентов: «Здравствуйте, я доктор, который сегодня была у вас. Как ваш Петя? Как ваш Коля?»

А иначе разве уснёшь? А если она что-то пропустила. А если что-то идёт не так.

Она начала лечить, когда одним-единственным диагнозом для заболеваний печени была «болезнь Боткина». Не знали гепатитов, болезни Вильсона. Не было УЗИ, МРТ, фибросканов. Врачи ставили диагноз чуть ли не на пальцах. Впрочем, это-то и воспитало в них серьезное отношение к мелочам.

Взглянув на сына пастуха из глухого дагестанского села, умиравшего от конечной стадии цирроза печени, Ара Романовна понимает, что у мальчика «другой образ умирания». По ее настоятельной просьбе, мальчика переводят в отделение заболеваний крови. В ходе тщательного осмотра выясняется, что у ребенка апластическая анемия. Надлежащее лечение — и через полгода мальчика, которому не давали и месяца жизни, выписывается домой.

Срочный вызов: подозрение… на натуральную оспу. Вокруг больницы — милицейское кольцо оцепления. Врачи работают в противочумных костюмах. У ребенка с температурой под сорок все тело покрыто гнойными пузырями. Ара Романовна обращает внимание на гипс на ноге. «Откуда?» «Несколько дней назад выписали с переломом из больницы»- отвечает мать. Доктор снимает гипс. Так и есть: глубокая гнойная рана. То, что приняли за оспу было хирургическим сепсисом.

Часто приходилось действовать на свой страх и риск, как в случае с болезнью Вильсона – Коновалова (врожденное тяжелое нарушение обмена меди). Ген, ответственный за заболевание, нашли относительно недавно. А раньше — и диагноз не могли поставить, ведь лечения не было: детей, пораженных болезнью, ждало либо тяжелое поражение мозга, либо цирроз. Мальчику, который уже не мог подняться с постели, на свой страх и риск Рейзис назначает экспериментальный купренил. Больной поднимается с постели на третьи сутки, через неделю идет в школу. Спустя годы — заканчивает аспирантуру физтеха. Мозги на месте, печень на месте.

Разговор как лечение

Часто в ходе доверительного разговора с внимательным врачом оказывалось, что заболевание психосоматическое. Тогда доктор прописывала что-то утешительное, вроде настойки пиона, как это было с одной пациенткой. После общения с Арой Романовной у женщины, страдающей от проблем с кишечником, прошло абсолютно все. Настойку, прописанную как плацебо, она даже и не попробовала, но всегда носила с собой, в качестве талисмана и на память о замечательном враче, поговорившем с ней по душам.

Или еще один курьез, описанный в книге:

«Вошла ко мне как-то в кабинет молодая пышноволосая блондинка. И привычно сказала: «Ара Романовна, вы моя последняя надежда. Или вы мне поможете, или я наложу на себя руки. – Что с вами, дорогая моя? – У меня нестерпимый зуд, который меня изводит. Не могу ни спать, ни работать. Была у всех врачей, терапевт сказал, что это бывает иногда при заболеваниях печени».

Я стала осматривать: везде расчесы, разодраны шея, плечи, а ноги и живот – нет, то есть это не печеночный зуд. Мелочь, да? Но в медицине нет мелочей.

Я приподнимаю замечательные волосы и сразу понимаю, что самоубийство отменяется. Вошки! «Ласточка моя! – говорю. – Живем! Ближайшая аптека за углом, средство от педикулеза и живем, как миленькие!» Она была в молодежном лагере, где нередко с этим сталкиваются люди. С такой проблемой ко мне привозили детей даже из частного детсада Лондона».

«Личную встречу врача и пациента не заменят никакие технологии, — не уставала повторять Ара Романовна. — Врачебная наука – «прикладная», потому что «приложена к пациенту».

Уже в зените своей практики она работала без зарплаты, потому что в «святые девяностые» не пошла в частную клинику. В нулевых руководство клиники, где она всё-таки стала вести платный приём, «сломав себя о колено», предложило «поднять ценник» на её услуги: «На вас, Ара Романовна, за любые деньги пойдут!» — она отказалась резко, категорически.

Так и принимала до последнего и очередь к ней была на два месяца вперед. Ее прозрения заменяли многочисленные медицинские консилиумы.

Для себя сожалела лишь том, что врачебное образование заменило ей веру в бога. «К сожалению, я атеист. Верующим легче», — признавалась Ара Романовна. Правда, однажды обмолвилась, что если бог есть, то она просила бы его дать возможность жить, чтобы помогать, а не нуждаться в помощи: она боялась, что либо голова, либо тело начнут отставать друг от друга.

Если в этом есть какое-то утешение, получается, что бог все-таки есть. Она принимала до последнего. Ее не стало 6 марта, за несколько недель до 87 дня рождения, из которых проработала 67 лет.

PS

Всю жизнь Ара Романовна писала стихи. Не соревнуясь с великими, а так, для себя. Одно из ее четверостиший звучит так:

Когда-то недостанет нам усилий

Плиту ухода сдерживать плечом,

И спросят нас: «Зачем вы приходили?»,

И я отвечу: «Я была врачом».

Фразы Ары Романовны Рейзис

***

Я всегда говорю безнадежным больным: миллионы диабетиков в мире умирали, и врачи ничего не могли сделать до открытия инсулина. Его открыли, и миллионы остались жить! Все, кто дожил с гепатитом С до препаратов прямого противовирусного действия, ходят со справкой, что они вылечены. А лейкозы, а тысячи других болезней!

Сегодня не лечим, а завтра обязательно будем лечить. Это главный принцип. О нем важно помнить, особенно когда имеем дело с детьми.

***

Самый страшный врачебный грех — это безразличие, равнодушие. Ничего страшнее я не знаю, это просто профнепригодность. Этот человек может работать врачом, но быть врачом он не может по определению.

***

«Чем больна современная медицина? Оглядываясь на годы моей практики, я вижу, что нечто нужное, как воздух, вот-вот исчезнет. Трёхтысячелетняя традиция нерушимого доверия между пациентом и врачом, похоже, уступила место новому виду отношений. На место исцеления явилась сумма манипуляций, искусство выслушать страждущего уступило место медицинским технологиям. Некоторые врачи убеждены: точная технология обследований делает просто ненужной беседу с больным. Эту философию подкрепляют мощные экономические «рычаги». В денежном выражении, время, проведенное в операционной, оценивается в десятки раз дороже, чем собеседование с пациентом и его семьёй.

***

Конечно, ни в коей мере не надо жертвовать наукой, чтобы вернуться к искусству врачевания. Но трудная работа выслушать пациента, требующая полной отдачи интеллекта, интуиции, исследовательского познания, — это первый и главный диагностический инструмент в арсенале медика.

***

Сегодня роботы делают анализы и операции.

Мне кажется, олицетворением, зримым воплощением этих достижений может служить знаменитая «Ромашка» в институте глазной хирургии. Огромный зал, вращающийся конвейер, где на койках, расположенных вокруг центра, как лепестки ромашки, лежат живые люди. Это пациенты, которым сейчас, когда конвейер тронется, один врач будет одному за другим делать одну и ту же операцию: маленький надрез на роговице глаза для уменьшения степени близорукости. Чирк – следующий, чирк – следующий…Движение отработано до автоматизма, производительность такого конвейера приближается к фордовскому. Быстро. Эффективно. Тысячи людей перестанут носить очки. И всё это сделает один врач, изо дня в день делающий эту работу. Огромное достижение. Неоспоримый прогресс.

А что-то свербит, что-то по-человечески не устраивает.

Скажите, дорогие коллеги и пациенты, вам хочется лечь в такую «Ромашку»?

А тот, что там сидит и «чиркает» — он врач? Он высокоэффективный оператор медицинского конвейера, его скорее всего завтра заменит робот, и это будет правильно. Но и пациент при этом — не человек. Нет, это организм с определённым отклонением в определённых функциях.

***

Прогресс велик и неотменим. Более того, абсолютно необходим. Он движитель всех наших достижений, его можно и нужно только приветствовать и максимально использовать. Но столь же неотменима диалектика.

К сожалению, у могучего прогресса медицины тоже есть теневая сторона, некая опасность, на которую одним из первых обратил внимание Бернард Лаун, назвав её «дегуманизацией медицины».