Александр Ширвиндт: У меня никакой не юбилей, а

Александр Анатольевич просил «Комсомолку» никак эту его дату не отмечать, с днем рождения его не поздравлять и вообще о нем не вспоминать. Более того, он попытался скрыться от всевидящего журналистского ока где-то в лесах Валдая, совершенно забыв о таком противном изобретении человечества, как мобильный телефон.

Конечно, я не мог ослушаться многоуважаемого и любимого Александра Анатольевича, тем более, что и так нахально нарушил своим звонком его уединение, и решил поговорить с ним на отвлеченную тему.

«Лещ наложил на меня санкции»

— Александр Анатольевич, здравствуйте! Вы же сейчас самым главным своим делом в жизни заняты – на рыбалке, правильно?

— Ну, погода ужасная, понимаешь, заморозки.

— Уже заморозки?

— Ну, такие относительные. Ветер. Луна. Рыба на меня санкции, наверное, наложила…

— Вы сегодня ловили?

— Сегодня нет. Потому что волна большая. Видите, восемь градусов. Ну, противно, понимаете.

— Ясно. А вчера, позавчера был какой-то улов?

— Ну, штуки три-четыре плотвички, но вообще несерьезно в этом году, несерьезно. Вот, может быть, к концу месяца обещают послабление с погодой.

— Скажите, а вот этих плотвичек вы на что поймали?

— На что ловлю? Ну, у меня процесс, у меня подкормка… Горох варю долго, в надежде на лещей. Горох с перловкой забрасываю. Он же долго варится, горох. Ну, такое поверье, что лещи любят горох. Гороха много уже спустил в Валдай, а лещей нету.

— Сколько примерно килограммов вы спустили в Валдай гороха?

— Ну, уже, наверное, килограмма три.

— А супруга с вами там, да?

— Со мной. Варит, варит, да.

— Она варит горох?

— Нет, нет, только леща.

— А вот этих плотвичек вы куда дели?

— Плотвички, они тут же приготавливаются, закладываются в целлофан и в морозилку. А зимой правнучки едят супчик.

— Сколько вы уже наморозили в морозильнике плотвичек?

— В этом году ничего. Три штуки – смешно. А бывало время – хорошо, на зиму хватало.

«Драматург Поляков — хорошая наживка»

— А вы про приманку, про наживку все мне говорите, а вот в театре какие наживки, приманки? Может, драматург? Я вот блестящий спектакль «Чемоданчик» по пьесе Полякова вспоминаю, моя супруга его три раза смотрела…

— Ну, вообще наживка из хорошего драматурга это такая редкость сегодня. Сейчас вот мне звонили и говорят – Грише Горину 80 лет будет в марте следующего года… Не делают сейчас таких драматургов-то, не делают, прежняя плеяда вся ушла.

А Юра Поляков начинал хорошо у нас, три спектакля по его пьесам в нашем театре. Я поставил два. И один — Житинкин. «Женщины без границ», «Чемоданчик» и «Хомо эректус» в репертуаре долго держались, потому что у Полякова есть такая хватка на современность.

Не люблю сатиру как таковую, она подразумевает злость. Я люблю иронию, пародию, самоиронию. Вот в Юрке такой воздух есть. Но вот не пишет в последнее время, а, если пишет, то сдает в театр Советской Армии или Тане Дорониной (МХТ им. Горького – А.Г.). Но сейчас уже некому там сдавать – Доронину-то ушли…

— Выходит, у вас театр неправильно называется, если вы сатиру не любите. Значит, у вас театр иронии, театр юмора, получается, да?

— Ну, это вообще наш менталитет – давать бирки всякие, да. звания… Мы страшно стремимся к этому. И вот эти – театр Моссовета, театр Гоголя, театр Пушкина, театр Ермоловой, театр Сатиры – это все атавизм, понимаешь.

С одной стороны, вроде бы надо соответствовать названию, а, с другой стороны, это бред, потому что театр должен быть широкомасштабный и должна быть такая винегретина репертуарная по линии и классики, и современности. А если утыкиваться в сатиру как таковую, которой, как ты знаешь, в драматургии сейчас совершенно нет, так это утопическое состояние. От слова «тонуть». «Театр Памяти сатиры» надо назвать. Или «имени Сатиры».

— А вот еще я часто слышу в стенах театра, или у билетной кассы – театр Ширвиндта.

— Это неправильно. Это совершенная глупость. Ширвиндт в театре — это да. Осенью мы открываем, между прочим, 95-й сезон – столько лет театру, напиши это обязательно!

Понимаешь, мы-то замахнулись на юбилей, но нас остудили, что юбилей это число, кратное 25. А 95 – просто дата, понимаешь. А дата — это — ничего по сравнению с юбилеем. Ничего не поклянчишь – ни звания, ни квартир, ни денег.

Но мы все равно зажмурились и бесплатно для себя решили, что это юбилей. И вот к 95-летию мы и хотим покуражиться немножко над существующим и вспомнить биографию театра, где Плучек существовал очень много лет замечательно, и открываем этот новый сезон его спектаклем «Укрощение строптивой». Это он поставил тысячу лет назад, а он идет в репертуаре, и посещается, и вот такая у нас традиция. И никакой это не театр Ширвиндта, а театр, наследующий традиции.

— То есть, мы в пятницу про 85-летие Ширвиндта не пишем, а пишем про 95-летие театра имени Сатиры?

— Умница, умница.

— А вы когда сидите, смотрите на поплавки, в сапогах, кепке, вы о чем думаете? О театре, о рыбе, о стране? Жизнь свою вспоминаете?

— Вот когда я слышу по всяким каналам как рассуждают со всякими художниками, композиторами, поэтами или артистами – вы рыбак? Он говорит – да, я рыбак, рыбак… И вот вопрос, типа твоего: «Как в пять утра, холодно?» Он говорит – ну, что вы, туман, никого нет, тишина, первые какие-то ростки птичьих голосов… Сидишь, туман стелется, как одеяло, приходят в голову образы, мелодии…

Врут. Значит, никогда в жизни нигде не были. Ничего не приходит в голову. Смотришь на эту пипку, торчащую, тупо, ждешь, когда она всколыхнется. Никаких образов. Это вранье!

— Что, и шум волны на художника, такого, как Ширвиндт, совсем не влияет? Ничего не навевает вам? Может быть, мысли о любви, о жизни, о юности…

— Вот если бы я ловил на горных речках, я бы вспоминал Грузию, ужасался тем, что происходит в наших взаимоотношениях. А так как я сижу на Валдае, в этой огромной русской Швейцарии, где ничего не льется и не журчит, а только вот гладь и тишина. то приходят мысли другие. Умиротворенные.

— Но это же не похоже на Ширвиндта. Вы человек не умиротворенный.

— Это я прикидываюсь, Саш. На самом деле это я такой вялосидячий.

«Три правнука — это уже настораживает»

— Скажите, а что вам супруга, которую вы ласково называете Татой и с которой 60 с лишним лет прожили, готовит? Или вы ей?

— Ничего. Здесь нас опекают. Это же не мой дом, я здесь в доме отдыха. Это ведь когда забегают в гости с Поварской на Маяковскую – это одно. А когда пилят 450 километров – в этом есть если не подвиг, то какая-то акция. И вот поэтому приедут внуки и правнуки. Понимаешь, когда три правнука – это уже настораживает.

— И они все в пятницу к вам съедутся?

— Ты понимаешь, это уже столько лет делается якобы сюрпризом. Они говорят, что в этом году ничего не получается, я охаю, хотя и те, и другие знают, что это инсценировка. Потом они якобы случайно приезжают.

— Им по сколько лет?

— Правнукам? 9 месяцев, 7 лет и 17 лет.

— Как их зовут?

— Рина – самая мелкая. Как Рина Зеленая – была такая блистательная актриса. Элла – которая пошла в школу в этом году, больше похожа на… Она такая помесь Эллы Фицджеральд (знаменитая американская джазовая певица – А.Г.), может быть, с Маньяни (Анна Маньяни, великая итальянская актриса – А.Г.).

— Класс! А 17-летнюю правнучку как зовут?

— Ася, Анастасия.

— Она на кого похожа из актрис?

— Еще ни на кого. Ждем. Она сейчас поступает во ВГИК, хочет быть кинохудожником, она способная девочка.

«Главное — не вылезать на баррикады»

— Ну, и такой вопрос, самый главный – что Александр Анатольевич Ширвиндт хотел бы пожелать своим поклонникам, своим фанатам в день своего 85-летия?

— Пожелать? Ну, как-то… Понимаешь, раньше как было, когда мы развивались: было классовое общество, ты помнишь… Рабочие и крестьяне, да. А интеллигенция называлась прослойка.

— Да. Загнивающая.

— Прослойка – это такая какая-то прокладка, есть в этом что-то такое противозачаточное.

Так вот, а потом это все закончилось, и сейчас классов нет, а есть только два вида – рожденные в СССР и рожденные в России. Два человеческих класса. А я рожденный в СССР. Поэтому вынужден перерождаться в России. Это очень сложно, потому что два раза рождаться трудно.

И поэтому по-прежнему остаюсь этой вот противозачаточной прослойкой между рожденными в СССР и рожденными в России. Поэтому, с одной стороны, мы пытаемся кокетничать с нынешними, чтобы оказаться с ними вместе, да. С другой стороны, все время брюзжим по поводу того, как было хорошо раньше.

На самом деле, это все утопия. Потому что нужно существовать единожды, понимаешь, с самим собой, а не вылезать на баррикады. Потому что, если с двух сторон баррикады одни и те же люди, это очень трудно. Ты меня понял?

— Да, понял. Ну, и я понял то, что, несмотря на противозачаточную прослойку, рождаемость ширвиндтовских фанатов, поклонников не уменьшается, а, наоборот, растет.

— Это твоя точка зрения, а не моя.

— Так все-таки, что вы нам всем пожелаете в наш-ваш праздник?

— Хорошего клёва в масштабном и мелком смысле!

— Спасибо огромное, Александр Анатольевич!