Василий Суриков. «Автопортрет»
КАК МУХА ПОМОГЛА ЕМУ СДЕЛАТЬ КАРЬЕРУ
В 1897 году Владимира Ильича Ленина сослали в сибирский поселок Шушенское. Вождь пролетариата был ценителем живописи, и, находясь проездом в Красноярске, не удержался от того, чтобы посмотреть на дом, в котором появился на свет Василий Иванович Суриков. Бросив взгляд, он вымолвил: «Да! Великие люди не особенно стесняются в выборе места для своего рождения!»
Прелестная фраза. Но самого Василия Ивановича на его родине, похоже, все устраивало. Он происходил из старинного рода сибирских казаков — один из его предков пришел в Сибирь с войском Ермака. Как писала его внучка Наталья Кончаловская, он очень любил сибирскую природу — с детства пристрастился к охоте и рыбалке, проводил все свободное время на берегу Енисея — обожал плавать. Был драчуном. Но еще очень любил читать и слушать рассказы взрослых. Однажды крестная поведала ему историю боярыни Феодосии Прокопьевны Морозовой — естественно, не подозревая, что из этого в конце концов получится одна из самых знаменитых картин в истории русской живописи…
Впрочем, рисовать Василий начал уже тогда. Сначала, когда ему было четыре года, просто выцарапывал на мебели гвоздем простые картинки — рыбок или домики. Потом начал делать карандашные наброски. Ему очень повезло — в его школе был хороший учитель рисования Николай Гребнев, выпускник московского училища живописи, ваяния и зодчества. Он заметил в мальчишке талант, начал показывать ему альбомы с репродукциями великих полотен, помогал писать сибирские пейзажи. Может, если бы не Гребнев, не было бы ни «Взятия снежного городка», ни «Перехода Суворова через Альпы»…
«Переход Суворова через Альпы»
Одним из самых мощных потрясений для юного Васи Сурикова стало зрелище публичных казней — в середине XIX столетия они осуществлялись в Красноярске или на площадях, или за городом. Сначала на глазах у мальчика расстреляли троих мужиков, обвиненных в поджоге, потом — политического заключенного, поляка Флерковского. «Он во время переклички офицера ножом пырнул. Военное время было. Его приговорили. Мы, мальчишки, за телегой бежали. Его далеко за город везли. Он бледный вышел. Все кричал: «Делайте то же, что я сделал!» Рубашку поправил. Ему умирать — а он рубашку поправляет. У меня прямо под ногами земля поплыла, как залп дали», — рассказывал Суриков Максимилиану Волошину. И, разумеется, эти мрачные эпизоды не могли не отразиться в его самых драматических картинах — «Утре стрелецкой казни» и «Боярыне Морозовой».
А когда Василию было 20, он работал писцом в канцелярии губернатора, страшно тоскуя от этой унылой работы. Однажды, шутки ради, нарисовал на листе бумаги муху и положил ее начальнику на стол. Картинка вышла убедительной: губернатор несколько раз пытался смахнуть насекомое с листа. А когда наконец сообразил, что имеет дело с изображением, заинтересовался, вызвал к себе юношу… И решил помочь ему добраться до Петербурга, чтобы он смог получить полноценное образование. Лично нашел мецената, который тоже оказался впечатлен суриковскими работами. И в 1868 году Василий отправился в столицу империи — чтобы поступить сначала в рисовальную школу, а потом в Академию художеств. Путь за тысячи верст занял целых два месяца. Зато юноша успел осмотреть половину России.
«Взятие снежного городка»
«УТРО…» ОН ПИСАЛ «ЧУТЬ ЛИ НЕ ПОД ДИВАНОМ»
Поразительно, но до статуса классика Василий Иванович добрался только под конец жизни, в ХХ веке — тогда у него появились ревностные поклонники из объединения «Бубновый валет», начавшие его превозносить. А в веке XIX-м, когда были написаны лучшие его полотна, его нередко критиковали. Искусствовед Галина Ельшевская говорила про него: «Было общим местом полагать, что он плохо учился в Академии и совершенно не знает закона перспективы». Это сейчас мы понимаем, что именно композиции у Сурикова — едва ли не самое интересное: пространство его картин организовано удивительным образом. Это действительно не очень похоже на творчество других передвижников, — скорее уж на кадры из фильмов.
«Утро стрелецкой казни» и явилось ему, как сцена из фильма: он прогуливался по Красной площади, и вдруг полотно просто «вспыхнуло» перед внутренним взором. Ощутив озноб вдохновения, Суриков метнулся домой и начал срочно рисовать эскизы. Работа над этим гигантским многофигурным полотном заняла у него несколько лет. Он прочитал все, что мог, о петровской эпохе, а к самой картине относился предельно эмоционально. «Я когда «Стрельцов» писал, ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел. Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснёшься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет. Всё была у меня мысль, чтобы зрителя не потревожить. И долго потом после дневной работы над картиной мне снились казнённые стрельцы. Они шли ко мне с зажжёнными свечами и кланялись, и во сне пахло кровью»… Илья Репин, добрый приятель Сурикова, настаивал на том, что на полотне нужно изобразить хотя бы одного казненного — и Суриков даже написал фигуры нескольких мертвых стрельцов, но потом в ужасе стер.
«Утро стрелецкой казни»
Критик Николай Александров, общавшийся с художником во время создания полотна, потом писал: «Суриков, как нам пришлось видеть, писал эту колоссальную картину чуть не под диваном. В маленькой комнате с низкими окнами картина стояла чуть не диагонально поперек комнаты; и когда он писал одну часть картины, то не видел другой, а чтобы видеть картину в целом, он должен был смотреть на нее искоса из другой темной комнаты. Вследствие этого он и не мог достичь воздушной перспективы, избежать местами пестроты, свободно писать в тех частях картины, которые плохо освещались, и т. д.» Впрочем, тот же Александров назвал «Утро…» произведением глубоко художественным.
Ну, а потом была «Боярыня Морозова». Многие знают историю ее создания, но не грех и повторить. По словам самого художника, он «раз ворону на снегу увидал… Сидит ворона на снегу и крыло отставила, черным пятном на белом сидит. Так вот эту ворону я много лет забыть не мог. Закроешь глаза — ворона на снегу сидит. Потом «Боярыню Морозову» написал». Однако лицо боярыни долго ему не давалось: сначала он написал толпу, а потом долго и мучительно работал над портретом героини. Потом рассказывал, что главными источниками вдохновения (помимо вороны) были Настасья Филипповна из «Идиота» и его собственная тетка Авдотья Васильевна, ставшая «склоняться к старообрядчеству». Но все равно работа не ладилась, пока Суриков не повстречал одну женщину с Урала, начетчицу (то есть мирянку, допущенную к чтению священных текстов). За два часа он написал в садике ее портрет — и картина внезапно получилась…
«Боярыня Морозова»
Василий Иванович прожил долгую жизнь. Среди его прямых потомков — Никита Михалков и Андрей Кончаловский. Кстати, с их дедом (и своим зятем), художником Петром Кончаловским, он свел очень близкую дружбу. У него на глазах и скончался в 1916 году от тяжелейшего воспаления легких. Как писала Наталья Кончаловская, в свой последний миг Василий Иванович приоткрыл глаза и нашел ими Петра Петровича. Пожал ему руку. И «тихо, но твердо» сказал: «Я исчезаю».
Загрузка...
